Родилась 1941 года в селе Лобаски Ичалковского района. После выхода замуж и рождения детей растила их, вела домашнее хозяйство, в свободное время подрабатывала уборщицей. С середины 70-х годов трудилась дояркой в Кемлянском совхозе – до выхода на пенсию в 1997 году. С 1963 года проживает в поселке Кемля. Вдова, три дочери и сын, восемь внуков, четыре правнука.
Хранителем традиций в их семье был дедушка, мамин отец. Очень верующий человек был, дома по книжке молитвы читал на Рождество, на Пасху и на Крещение. Его самого баба Шура помнит плохо, он умер, когда ей всего пять лет было, но мама рассказывала, чему отец ее учил. Говорила и о таком вот случае. Поехали они как-то в Селищи покупать корову. Купили, привязали ее к телеге и поехали обратно, а на полдороги (ехать далеко было) корова отвязалась и обратно побежала. «Тогда мама, – рассказывает Александра Ивановна, – начала просить: «Никола милостивый, помоги! Никола милостивый, помоги!» И вот корова остановилась и обратно к телеге сама подошла. У нас в селе больше Николе молились. И я, когда замуж выходила, для благословения икону Николы выбрала».
К вере в их семье относились ответственно: считалось обязательным два раза в год прийти в храм (за семь километров ходили из Лобасков в Ичалки) и причаститься. Каких-то особых дней для этого не выбирали, главное – два раза в год. Маленькая Шура когда с мамой ходила, когда с бабушкой или соседкой. Ну а потом выросла, замуж вышла, дети пошли, забот прибавилось, и церковь редко посещать стала – всё некогда.
«Ох, Господи, прости меня окаянную, – вздыхает баба Шура, вспоминая молодые годы. – Крест на людях носить стеснялась. Когда первая дочка народилась, а потом вторая, я года четыре я в храм не ходила, не причащалась. Да и работа такая была: у доярки-то выходные не всегда на воскресенье выпадают. А когда уже на пенсию вышла, двоюродную сестру мужа встретила, она мне и говорит: «Шура, я думала ты, как на пенсию выйдешь, в церковь будешь ходить, а тебя там нет. Ты начни, увидишь как потянет-то». И вот, помню, иду я как-то в воскресенье мимо ичалковской церкви, думаю: дай я хоть вокруг нее обойду. Подхожу поближе (а дверь открыта была) и слышу: «Благословен Бог наш!…» Народу много тогда было, исповедовали долго, потом служба началась. Я ее выстояла и потом, помню, неделю как на крыльях летала, так легко мне было. Вот так один раз сходила, во второй раз причастилась, а потом и потянуло – хочу в церковь и всё.
Как-то на Троицу пришла в храм (там тогда красиво так пели: «Кто велий бог, яко Бог наш»), после службы вышла на улицу, гляжу, а кругом всё засорено. Траву-то косили, убирали, а так – одна тропка узенькая и ни одного цветочка рядом. Ну, думаю, раз желающих нет, я потружусь. Вот такой ширины тротуар расчистила. Меня никто не просил, я сама. Там одни камни были, земли хорошей нет. Я пойду, землю поищу, принесу, рассыплю. Потом цветы посадила, от военкомата воду носила, чтобы их поливать. И все говорят: «Смотри, как хорошо стало!». Тогда цветов на улице вообще почти нигде не было, семена мне дочка из Москвы привозила. И вот, прямо, жить этим стала. Бывало, вечером дома лежу и думаю: какой цветок куда посадить».
Потом так получилось, что Александра Ивановна уехала в Подмосковье. Три с половиной года года жила в селе Никольском Талдомского района, внучку нянчила. Там как раз церковь восстанавливать начали, а вокруг одни колдобины. Не утерпела душа: разровняла участок, вскопала и цветочки посадила, чтобы красиво было.
Когда в 2004 году вернулась обратно, оказалось, что в Кемле тоже церковь открыли, и вокруг нее не просто запустение, а кучи строительного мусора. Как-то незаметно втянулась в работу. А что: мужа семнадцать лет как схоронила, дети выросли, дома делать особо нечего, ругать за отлучки некому. Когда полы в храме мыть помогала, когда из подпола мусор выметала, когда голубиный помет с чердака, годами вся эта грязь копилась. Тогда многие женщины приходили помогать. Придут на службу, а после нее – за работу. Когда выпадала свободная минутка, баба Шура брала лопату или грабли и шла обустраивать клумбы.
Об этом сейчас многие вспоминают: «Во время стройки кругом грязь, щебень, песок и горы мусора, который камазами вывозили. А вокруг всего этого – цветы. И цвели они не просто так. Она брала цветок, сажала, он приживался и цвел – хоть среди лета, хоть когда. Все говорили: «Вот чудо Господне! Это надо же: разные цветы, а цветут в одно время». Бывают такие растения капризные, который даже дома в горшок пересади – он не приживется, а баба Шура ломом била, потому что в этих камнях с мусором нельзя по-другому было лунку сделать, этот капризный цветок туда сажала, и он продолжал цвести. Так не бывает, но это факт, все это видели. Мы спрашиваем: «Ты что, как-то по-особому это делаешь? А она: «Это мне, наверно, Божия Матерь помогает»».
Сейчас Александра Ивановна так трудиться при храме, как раньше, уже не может. Семьдесят три года всё-таки, давление скачет. Клумбы сейчас вокруг храма большие, обихаживать их все у бабы Шуры сил не хватает. Попросила батюшку: «Выделите мне один участочек, чтобы я там сажала то, что мне нравится».
На службы, однако, она ходит неукоснительно: «Раз уж Господь меня к Себе позвал, значит это не просто так. Когда мне 11 лет было, я зимой в старый колодец провалилась. Я тогда на воскресенье к бабушке ходила, а обратно пошла не дорогой, а огородами. Там у одних на огороде колодец был, и вот надо мне было посмотреть – глубокий он или нет. Шаг шагнула и провалилась. В середке снег, а вокруг вода. Сруб из досок был, ровный, я лезу-лезу и обратно соскальзываю. Колодец в огороде, до жилья далеко, я кричу, никто не слышит (они этим колодцем только летом пользовались). Глубины метра два, рукой до края не достать. И вот думаю: скоро вечер, до утра замерзну. Как же я буду умирать-то? И молиться начала, как мать учила: «Пресвятая Богородица, спаси!» И вот надоразумила Она меня: так-то сруб широкий, ногами в обе стороны я не достаю, и я спиной в одну стенку уперлась, в другую ногами, и так полезла вверх, выбралась. Теперь вот вспоминаю и думаю: наверно не просто так Бог меня оттуда вытащил.
Мы ведь как живем? Как нам плохо, так «Господи, помоги!», а как хорошо, так в телевизор. Помню, как-то с одной женщиной встретились, она тоже в церковь ходила, разговорились, и я ей говорю: «Бога вспоминаю, когда или муж загулял, или с детьми что. Тогда сразу: «Господи! Господи!..»». А она мне: «Это не ты Бога призываешь, это Он тебя так призывает. Что тебе даст, на то и крикнешь: «Господи!».
Молюсь о спасении души своей, о прощении грехов и о том, чтобы Господь мне в этой жизни немножко сил и здоровья дал. Еще молюсь, как мама моя говорила: «Спаси, Господи, и сохрани моих чад, внучат и правнучат». Так-то у нас в семье никто от веры не отказывается, правнуков матери постоянно причащаться приводят. Сын вот только (он трактористом-комбайнером работает) причащается редко: то некогда, то устал. Прошу Господа привести его в церковь, да, наверно, плохо прошу. А недавно внучка Наталья спрашивает: «Баб, служба-то будет?» – «А что случилось?» – «Да что-то вот пустота какая-то в душе…». – «Наташка, – говорю, – благодари Бога, что он тебя к себе так зовет».
Настоятель кемлянского храма отец Иоанн говорит о бабе Шуре с особой теплотой и любовью: «Это добрейшей души человек и наш очень скромный главный цветовод. Она любит красоту и Божий мир видит красивым. Говорит мне: «Батюшка, как я хочу работать! как я хочу работать! да вот сил у меня нет». Когда у нее было здоровье, она приходила с утра и допоздна здесь трудилась. Идет стройка, я говорю: «Баб Шур, ну зачем ты здесь цветы сажаешь, скоро машина подъедет сюда и вывалит кучу песка на это место. Жалко ведь твои труды». А она мне «Ну когда твоя машина приедет? Через неделю? Ну а эту неделю здесь цветы будут, неделю-то красота будет». У нас есть фотографии, как наш храм начал возрождаться – руины, грязь, мусор… И земля, свободная от мусора, вся в цветах. И всё это только благодаря ей. Чтобы так трудиться, нужно очень сильно любить Бога, любить храмы Его и вообще, любить красоту. Ей достаточно что-то в землю воткнуть и это будет расти. Не может расти – просто не на чем, а растет. Это всё по милости, по благодати Божией.
К сожалению, силы ей не всегда позволяют трудиться. Это она на вид такая бодренькая, а бывало, что мы ее лекарствами откачивали. Поверьте мне: если бабы Шуры нет в храме и она не возится на грядках, то у нее, значит, вообще сил нет. Если есть хотя бы малейшая возможность, она прибежит сюда и будет здесь копошиться. Мы ей маленький уголок выделили – баб Шурин уголок – как раз ей по силам. Она там сажает то, что ей нравится, и земля эта ее заботу чувствует. Вот, например, видели там маленькую голубую елочку? Эту елочку мне подарили на рынке, и мы ее где только не сажали. Удобряли, поливали – не растет. А когда осенью тротуар стали плиткой мостить, она оказалась прямо на ходу. Думаю: всё равно она погибнет, выкопал ее и в уголок Бабы Шуры бросил, чтобы весной выкинуть. А она там прижилась и второй год уже растет. Чудо Божие!
Видите, как красиво у нас вокруг храма? Эта красота и чистота – тоже своего рода проповедь Христа, проповедь христианства: через этот труд, через эту красоту Дух творит себе форму. Можно по-разному проповедовать. Баба Шура проповедует Христа через красоту, и окружающие люди эту проповедь ценят, слава Богу. И я благодарю Бога за эту ее проповедь».
